Энигматист [Дело о Божьей Матери] - Артур Крупенин

— Кстати, а вы слышали о достижениях ваших коллег из университета в Сиене в области винной археологии? — поинтересовалась хозяйка перед началом дегустации. — Представьте, им удалось обнаружить древнюю этрусскую винодельню и лозу, датируемые шестым веком до нашей эры.

— Неужели? Я не в курсе, — признался Глеб. — И что же пили древние этруски?

— В этом-то вся соль. Наши предки пили… — Преисполненная гордости госпожа Руффальди для пущей важности выдержала театральную паузу. — Что бы вы думали?

Уже догадавшийся о верном ответе Глеб счел правильным подыграть хозяйке и развел руками, всем своим видом показывая, что не имеет ни малейшего понятия, о чем идет речь.

— Этруски культивировали санджовезе и канайоло! То есть именно те сорта винограда, что мы купажируем для производства нашего лучшего кьянти. А значит, они пили практически то же самое, что и мы!

После этой преамбулы вино из местных подвалов было спешно разлито по бокалам. Госпожа Руффальди вежливо предложила тост за гостя из «далекой северной страны».

Вино и впрямь оказалось великолепным. Пришедший в полный восторг от потрясающего напитка Глеб решил сделать приятное хозяйке и произнес ответный витиеватый тост, в котором в продолжение дегустационной темы попытался шутливо примерить к женщинам органолептические характеристики вина: «тонкость», «округлость», «полнотелость», «длительное послевкусие» и прочие. Вышло довольно убедительно.

Раздухарившийся Глеб пошел дальше и, в духе сомелье, сравнил женщин с винами различных категорий: молодое, ординарное, марочное. Исходя из того, что тонкость и богатство букета являются производными длительной выдержки, Глеб, пускай и несколько фривольно, зато с большим чувством сравнил госпожу Руффальди с принятой в Италии эксклюзивной категорией riserva, куда попадают только зрелые, а потому высочайшие по качеству и вкусу вина.

Несмотря на дерзко затронутую тему возраста, тост произвел должное впечатление. Госпожа Руффальди, смеясь, захлопала в ладоши. К ней дружно присоединились и остальные гости, явно понимающие толк в виноделии. Кроме разве что слащавого ухажера хозяйки, так и сидевшего с постной миной.

Постепенно завязалась обычная для таких случаев непринужденная застольная беседа, как водится, обо всем и ни о чем.

Вскоре послышалось отдаленное лязганье раздвигающихся ворот и шум двигателя въезжающего автомобиля.

— К нам гости? — поинтересовался хозяйкин ухажер.

— Скорее, к моей дочке, — загадочно улыбаясь, объяснила синьора Руффальди.

— Но я никого не приглашала, — настороженно сказала Франческа, отложив в сторону нож и вилку.

— Поэтому мне и пришлось сделать это самой.

— Что ты имеешь в виду?

— Скоро увидишь.

— Надеюсь, это не Этторе? Ты же знаешь, что мы в ссоре!

— Именно поэтому я его и позвала.

— Не спросив меня?

Прекрасные глаза Франчески сузились от негодования. А заинтригованный Глеб невольно повернул голову в сторону входа.

Дверь отворилась, и в залу вошел высокий, широко улыбающийся мужчина весьма приятной наружности. Впрочем, сказать о нем «приятной наружности» значило бы погрешить против истины. Родители не зря назвали своего сына Этторе, то есть Гектором. Парень был красив и мужественен одновременно. Лицом и глазами он чем-то неуловимо напоминал молодого Аль Пачино, только выполненного в масштабе полтора к одному. Тонкий летний костюм безупречно сидел на статной фигуре. На затылок была заломлена элегантная соломенная шляпа. Засвидетельствовав свое почтение хозяйке, вошедший сел на незанятый стул возле Франчески с противоположной от Глеба стороны.

— Чао!

— Чао!

В воздухе повисло напряжение. Непринужденная беседа тут же стихла. Франческа, кажется без особого энтузиазма, представила гостя Стольцеву:

— Этторе Понти. Мой жених.

Странная штука. Казалось бы, ну какое дело Глебу до личной жизни семьи Руффальди в целом и отдельных ее представителей в частности? И тем не менее прекрасное настроение, а вместе с ним и аппетит мгновенно улетучились. Скуксившийся Глеб отставил недоеденное мясо и попросил разрешения осмотреть сад.

Минут через тридцать-сорок к нему присоединилась Лилиана Руффальди с огромным бокалам кьянти в руке. Она предложила присесть на лавочку с изящно выгнутой спинкой.

— Дочь говорила мне, ты настоящий полиглот?

— Да нет, что вы, — замотав головой, ответил Глеб.

— Напрасно скромничаешь. Знаешь, у нас говорят: un иото vale tanti uomini quante lingue sa.

Глеб, конечно, слышал эту поговорку насчет того, что один человек стоит стольких, сколько языков он знает, но всегда считал ее смысл фольклорным преувеличением.

— Забавно. Тебя не отличишь от коренного флорентийца. Ни на слух, ни на глаз. Ты и ведешь себя как стопроцентный итальянец. Все, что у тебя на душе, сразу можно прочитать по глазам. Кстати, глаза у тебя хорошие. Так что я в чем-то понимаю Франческу…

— Так она обо мне рассказывала? — В этом месте Глеб не на шутку оживился, а синьора Руффальди, напротив, поджала губы, прежде чем ответить:

— Да, немного. Но я не об этом. Ты приехал и уехал. А нам здесь жить… — Она отхлебнула из бокала. — Выйти замуж за представителя рода Понти — достойный выбор для Франчески. Тем более что они с Этторе обручились бог знает когда. Но потом все закрутилось: университет, столичная жизнь, отношения без особых обязательств. А у нас здесь все по-другому. Но я по-прежнему надеюсь, что моя дочь еще вернется в отчий дом. Кстати, того же хочет и Этторе. Я мечтаю о том, чтобы эти старые стены опять наполнились жизнью: звоном бокалов, беготней внуков… — Хозяйка «Ла-Коломбеллы» снова приложилась к вину. — И я очень не хочу, чтобы эти мои мечты пошли прахом.

— Но отчего такое может случиться?

— От поспешности, необдуманности, глупости, наконец.

Глеб посмотрел на графиню в надежде, что она расшифрует свою мысль. Та, однако, делать этого не захотела и, с наслаждением посмаковав остатки одного из своих самых удачных кулажей, застучала высокими каблуками по выложенной плиткой дорожке по направлению к дому.

Часом позднее, в момент прощания, Глебу показалось, что Франческа хотела о чем-то поговорить, но Этторе, застывший в напряженной позе в двух шагах от нее, помешал это сделать.

Назад во Флоренцию его любезно довез предоставленный госпожой Руффальди шофер-сицилиец, говоривший так быстро и на таком диком наречии, что Глеб понимал его через слово. В небольшом отдалении за ними, как и по пути сюда, следовал автомобиль с полицейскими в штатском.